Похожденія моего дѣда, или храбрый драгунъ

часть III

Это была совершенно старинная свеѣтелка, набитая вслкаго рода хламомъ. Она служила какъ бы кладовою для всего домашняго скарба, пришедшаго уже въ ветхость или устарѣвшаго; туда снесена была всякая инвалидная мебель, негодная больше къ употребленію, и тамъ предана, кажется, на вѣчное забвеніе, или, лучше сказать , это былъ сборъ всякой старой мебели, где всякой сортъ и всякая земля имѣла своего пред­ставителя. Не было пары сшульевъ, схожихъ между собою. Тутъ можно было най­ти высокія спинки и низенькія спинки, кожаныя подушки и шерстяныя подушки, соломой переплетенные стулья и ничѣмъ не переплетенные, деревянные столы и разбитые мраморные съ преузорочно выточенными ножками , которыя держали въ лапахъ шары , какъ бы сей часъ готовились играть въ кегли.

Дѣдъ мой, вошедти, огавѣсилъ разнока­либерному и разноцвѣтному собранно учти­вый поклонъ, раздѣлся, поставилъ свѣчу свою въ каминъ и попросилъ извиненія, что обеспокоилъ тѣмъ старые заржавѣлые шипцы, которые въ потемкахъ въ одномъ углу камина, казалось, увивались около угольной лопаты, и шептали ей на ухо разный романтическій вздоръ.

Всѣ прочіе гости были уже въ это время въ глубокомъ снѣ; надобно отдать честь, что Мингеры мастера спать. Служанки и работницы, одна за другою, зѣвая, отправлялись въ свои каморки, и ни одна женская головка не прилегла въ эту ночь на подушку, не помысливъ о храбромъ драгунѣ.

Наконецъ и дѣдъ мой легъ въ свою постель, и покрылся однимъ изъ пуховиковъ , подъ которыми парятъ людей въ Нидерландахъ. Такимъ образомъ лежалъ онъ, какъ сардель между двумя слоями хлѣба и масла. У него и безъ того была горячая кровь, а это паренье еще пуще взволновало ее. Не долго лежалъ онъ такъ, и уже. ему казалось , что легіонъ мурашекъ ползаетъ у него по кожѣ, и кровь его кипѣла, какъ въ сильной горячке. Но онъ лежалъ спокойно , пока все въ домѣ утихло, и только слышно было изъ разныхъ комнатъ храпѣнье Мингеровъ, которые перекликались другъ съ другомъ на различныхъ ладахъ и тактахъ, какъ лягушки въ боло­тѣ. И чѣмъ спокойнѣе становилось въ доме, тѣмъ безпокойнѣе становился мой дѣдушка. Ему делалось часъ отъ часу жарче и жарче, пока наконецъ пришло совершенно не въ мочь. Чортъ возьми! Здѣсь никакъ нельзя оставаться долѣе!” вскричалъ онъ, вскочилъ съ постели и бросился вонъ изъ дому.

“Это зачѣмъ?” прервалъ вопрошатель.

— Ну, разумѣется , чтобы нѣсколько освежиться, — или можешъ быть поискать себѣ ночлега попокойнѣе, или можетъ быть — впрочемъ онъ никогда не расказывалъ мнѣ этого подробнѣе , такъ и мы не станемъ терять время въ пустыхъ догадкахъ.

Пробывъ нѣсколько времени внѣ своей комнаты, дѣдъ возвращался туда уже совер­шенно простывшимъ, какъ подходя къ двери, услышалъ внутри странный шумъ. Ему каза­лось, какъ будто бы кто нибудь, страдая оды­шкою, пробовалъ напѣвать пѣсню. Теперь при­шло ему въ голову, что въ этой комнатѣ, какъ сказала хозяйская дочь, водятся домо­вые. Но какъ онъ духамъ не вѣрилъ, то отворилъ легонько дверь и вошелъ бесстрашно.

Ну, господа, что онъ тутъ увидѣлъ, такъ признаюсь, хоть бы кого напугало. Представьте себѣ: у каминнаго огня сидѣлъ какой-то блѣдный, щедушный мужчинка въ длинной Фланелевой Фуфайке и изодранномъ бѣломъ колпаке съ кисточкою вверху, подъ рукой у него былъ раздувальный мѣхъ, на которомъ онъ, какъ на волынке, наигрывалъ ту удушливую музыку, которая сначала такъ поразила моего дѣда. Играя, кривлялся удушливую музыку, которая сначала такъ поразила моего дѣда. Играя, кривлялся онъ и коверкался, какъ бы въ судорогахъ; голова его переваливалась то на ту, то на другую сторону; за нею качался колпакъ и потряхивалась кисточка.

Дѣдъ все еще считалъ вто весьма не учтивою навязчивостію со стороны маленькаго мужчинки, и только что хотѣлъ спросить незванаго гостя, кто далъ ему право располагаться съ своимъ духовымъ инструментомъ въ чужой комнатѣ, какъ вдругъ новый предметъ поразилъ его. На противоположномъ концѣ комнаты, стояли старыя кресла, съ высокою спинкою, кривыми ножками, обитыя кожей, а по краямъ, точно какъ сапоги у нынѣшнихъ Франтовъ, маленькими мѣдными гвоздиками — вдругъ пришли они въ движеніе сперва протянули одну ногу – потомъ кривую ручку, и на послѣдокъ со всею пріятностію и ловкостію подскочили къ маленькому стульчику, обитому истершимся штофомъ, съ дырою вмѣсто подушки, и какъ нельзя прелестнѣе начали съ нимъ танцовать менуэтъ по комнатѣ.

Музыкантъ игралъ крѣпче и крѣпче, и притомъ качалъ головою и колпакомъ часъ отъ часу больше и больше. Мало по малу охота прыгать сообщилась и всемъ прочимъ мебелямъ. Нѣсколько стульевъ встали вѣ рядъ парами и пустились отхватывать контратанцъ; одни ксреслы о трехъ ногахъ танцовали экосезъ, хотя недостатокъ четвертой ноги и очень женировалъ ихъ; а влюбленные каминные щипцы подхватили угольную лопатку подъ мышки, и пошли кружить въ вальсѣ по комнатѣ. Однимъ словомъ все. Что только было въ свѣтелкѣ пришло въ движеніе и пируэтировала на право и на лѣво, вкось и впрямь, сломя голову; только одна платяная вѣшалка стояла прижавшись въ уголку, и какъ смиренная вдовушка присядая подъ музыку, при каждомъ тактѣ дѣлала книксенъ. не пускаясь въ танцы съ прочими, отъ того ли, что не такъ-то была легка на подъемъ, или можетъ быть к отъ того, что не нашлось для нее кавалера.

Дѣдъ мой, считая, что вѣрно недостаешъ ей послѣдняго , сей часъ бросился какъ настоящій Ирландецъ, всегда готовый услужить прекрасному полу и всегда готовый поплясать закричалъ музыканту, чтобы онъ заигралъ Ирландскій національный танецъ, подскочилъ къ вѣшалкѣ, схватилъ ее за обѣ развилинки, и только что хоптѣлъ начать, какъ — брръ, брръ — все пошло къ чорту. Стулья, столы, щипцы и лопаты стали опять спокойно на прежнихъ мѣстахъ своихъ , какъ ни въ чемъ не бывали, а музыкантъ пропалъ въ каменную трубу, оставя въ поспѣшности и раздувальный мѣхъ. Дѣдъ очутился посереди комнаты на полу, вѣшалка каталась передъ нимъ взадъ и впередъ , а ея отломанные ручки остались у него въ рукахъ.

“Ну, и все это видѣлъ онъ во снѣ !” прервалъ вопрошатель

— “Во снѣ!” — возразилъ Ирландецъ: — «Ничего въ свѣтѣ не было такъ на яву, какъ это. Ну, желалъ бы я посмотрѣть на молодца, который бы сказалъ моему дѣду, что онъ видѣлъ это во снѣ.”

Впрочемъ, господа, какъ не безъизвѣстно, что платяная вѣшалка, мебель довольно увѣсистая, а дѣдъ мой былъ парень не изъ самыхъ легкихъ, то вы можете себѣ представишь, каковъ долженъ быть шумъ, когда оба они покатились на полъ. Къ тому же старыя хоромы пошли такимъ ходенемъ, какъ бы земля подъ ними перевернулась. Весь гар-низонъ взбѣленился. Хозяинъ, который спалъ въ низу, бросился на верхъ со свѣчою, чтобы посмотрѣть, что тамъ за тревога; однако жъ, какъ онъ ни торопился, дочка его прибѣжала туда еще раньше. За нимъ явилась хозяйка, а слѣдомъ за ней и всѣ прочія женщины въ домѣ, накинувъ на себя поскорѣе что только попалось въ руки: всѣмъ хотѣлось знать, что за кутерьму сшроятъ домовые въ комнатѣ храбраго драгуна.

Дѣдъ мой расказалъ имъ видѣнное, и отъ ломанныя ручки платяной вѣшалки лодтверждали истину его расказа. Прошивъ такихъ очевидныхъ доказашельствъ нельзя было споришь, въ особенности съ человѣкомъ, каковъ былъ мой дѣдушка, потому что всякое слово готовъ онъ былъ доказать палашемъ или палкой. Хозяйка почесала себѣ затылокъ — правда , нѣтъ , она этого не сдѣлала ; только очень нахмурила брови и, кажется, была вовсе недовольна случившимся; а хозяйская дочка подтвердила возможность такого приключенія, припомня, что въ послѣдній разъ жилъ въ этой комнатѣ одинъ Фигляръ, который и умеръ въ танцовальномъ припадке (*), а потоку, вероятно, заразилъ тѣмъ же и все мебели.

Этимъ объяснилось все дело; прочія дѣвки также подтвердили слова хозяйской дочери: и онѣ давно уже замѣчали, что въ этой комнатѣ несмирно, и должны непремѣнно водиться домовые; въ томъ готовы были онѣ клясться честію, можно ли же было сомнѣваться?

“И дѣдушка вашъ опять легъ спать въ этой коденаткъ?” спросилъ извѣстный гость.

— “Гм! этого я не могу уже вам сказать. Гдѣ превелъ онъ остальную часть ночи это была тайна, которой онь никогда не открылъ.”

“Не былъ ли онъ лунатикъ? Не замѣчали ли въ немъ этого и прежде?” спросилъ многоученый старикъ.

— “Никогда не слыхалъ” —

Послѣ этой сумасбродной Ирландской исторіи всѣ замолчали. Наконецъ старикъ съ раскроеннымъ лицемъ замѣтилъ, что всѣ, да сихъ поръ рассказанные, случаи имѣли болѣе комическое направленіе: “я же” — продолжалъ онъ — “вспомнилъ теперь одно приключеніе, которое слышалъ въ бытность свою въ Парижѣ, и котораго справедливость могу засвидѣтельствовать: оно весьма серіозно, и не менѣе удивительно.”

(*) Въ древнія времена цзвѣстна была болѣзнь, которую немцы называютъ St. Veits-Tanz: одержимые ею получали сильныя конвульсіи отъ тогокакъ бы беспрестанно плясали.

СЫНЪ ОТЕЧЕСТВА,

ЖУРНАЛЪ ЛИТЕРАТУРЫ, ПОЛИТИКИ И СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРІИ; ИЗДАВАЕМЫЙ

 Николаемъ Гречемъ и Фаддеемъ Булгаринымъ

 1825 годъ